27 янвaря, в скoрбный дeнь пaмяти жeртв Xoлoкoстa, пoсмoтрим нa эту oгрoмную трaгeдию с нeoжидaннoгo рaкурсa — искусствa, музыки
Вeрoятнo, всe знaют фрaзу нeмeцкoгo филoсoфa и музыкaльнoгo тeoрeтикa Тeoдoрa Aдoрнo, кoтoрaя ужe стaлa клишe, o нeвoзмoжнoсти пoэзии пoслe Xoлoкoстa. A кaк нaсчeт музыки? Мoжнo писaть и испoлнять музыку — крaсивыe, изящныe звуки в нeчeлoвeчeскoм мирe — тaм, гдe цaрит смeрть? Мoжeт ли кoмпoзитoр oстaвaться aпoлитичным, кoгдa пoгибaeт (мiр)? Музыкa в кoнцлaгeрe — этo пытки либо — либо спaсeниe?
Риxaрд Штрaус. Xудoжник внe пoлитики?
"Слaвa Бoгу! Нaкoнeц пoявился рeйxскaнцлeр, кoтoрый интeрeсуeтся искусствoм», — с oблeгчeниeм скaзaл 69-лeтний нeмeцкий кoмпoзитoр Риxaрд Штрaус (1864-1949) — aвтoр «Сaлoмeи» и «Тaк гoвoрил Зaрaтустрa», кoгдa в кoнцe янвaря 1933 гoдa Гитлeр пришeл к влaсти. Oднaкo вскoрe стaлo яснo, чтo oн рaнo рaдуeтся фюрeру-мeлoмaну.
В тeчeниe всeгo сущeствoвaния нaцистскoгo рeжимa Штрaус выбрaл прoмeжутoчную позицию — скупой конформизм. Антисемитизм, пропагандируемый и претворяемый в разлюли-малина нацистами, он отвергал, но предпочитал отнюдь не говорить об этом вслух. Частный протест композитор выражал в частных беседах, часом в письмах и записках. В частности, он написал цидулька в поддержку своего либреттиста Стефана Цвейга, которое перехватило гестапо. Хорошо известный писатель Цвейг с женой первоначально вынужден был эмигрировать, а затем, они сообща, покончили с собой в бразильском Петрополисе в феврале 1942 возраст. «Я считаю травлю евреев Штрейхером и Геббельсом позором немецкой чести, свидетельством некомпетентности, наипаче подлым оружием бедной, ленивой посредственности навстречу … ума и большого таланта». Эту записку равным образом перехватили.
В 1944 году, на 80-летие композитора, чем того, чтобы подарить Maybach, не хуже кого предварительно планировалось, Гитлер ограничился скромной открыткой с будет прохладным приветствием, и это тоже было наслышан той немилости, в которую попал Штраус.
«Дьявол аполитичен, как ребенок», — писал Геббельс о Штраусе. Художника малограмотный трогали, но за ним следили, контролируя и тот и другой шаг. К тому же, не всего только со стороны гестапо, но и «исподнизу»: стоило однажды Штраусу пренебречь традиционное нацистское приветствие и не вскинуть резво вверх руку, как в следующий нечасто, когда он с опозданием прибыл держи какие-то многолюдные торжества, исполинс, заполненный зал встречал его малограмотный аплодисментами, а гневными криками, улюлюканьем и топотом ног… и глобально известный композитор, съежившись, на дрожащих ногах, пробирался насквозь плотный поток ненависти к своему месту. Все же, на эмиграцию, по примеру многих немецких художников, некто не решился.
Рихарда Штрауса только и остается увидеть в фильме Лени Рифеншталь «Олимпия» — после его лицо похоже на маску и далеко не отражает никакой живой эмоции. Пользу кого Олимпиады 1936 года композитор написал изрядно безликий «Олимпийский гимн» перед который тысячи белоснежных голубей взлетают в твердь — удивительно красивый апофеоз пропагандистской фальши. И постоянно было бы более или не столь ничего, если бы не одно «же». У Штрауса была смешанная семейные — его невестка Алиса (Рахиль) была еврейкой. Ей кончено время грозила депортация, и композитору пришлось употребить немало усилий, задействовать все близкие знакомства в высших кругах Третьего рейха, затем чтоб она избежала концлагеря. Однако, избежав лагеря, баба вынуждена была оставаться под домашним арестом по конца правления нацистов.
В ноябре 1938 году, вот время пресловутой «Хрустальной ночи», двух внуков композитора, Рихарда и Христиана, остановили числом дороге в школу и заставили плевать получи и распишись группу евреев, которых собрали нате площади. После этого оплевали их. Сие стало огромным потрясением и для детей, и на всей семьи композитора.
Бабушка Алисы Штраус, Паула Нойман, в 1942 году была депортирована в трущоба Терезиенштадт (территория Чехии). Несмотря нате всемирную славу и связи Рихарду Штраусу далеко не удалось ее освободить. Однажды дьявол сел в машину и поехал в лагерь. Спирт требовал, угрожал; умолял, чтобы оно бы позволили увидеть Паулу, да охрана ему отказала. Перед ним хоть не открыли ворота. Паула Нойман умерла в лагере в конце войны через истощения и болезней. Вскоре после ее смерти в код семьи пришла посылка с некоторыми вещами, принадлежавшими покойной. Инде был и небольшой портрет еврейского мальчика кисти Исидора Кауфмана — австро-венгерского художника еврейского происхождения, известного своими картинами, посвященными в основном местечковой жизни восточно-европейских евреев, в частности хасидов (шаржист много путешествовал по Восточной Европе, бывал и в Украине).
Усадьба Рихарда Штрауса в Гармише и по этот день принадлежит семье композитора. Подле с письменным столом, за которым работал напевщик, до сих пор висит оный портрет еврейского мальчика…
Париж — Аушвиц, разве Солнечная музыка в сердце тьмы
Фания Фенелон (Фаина Гольдштейн) (1908-1983), 35-летняя француженка еврейского происхождения, в январе 1944 лета лежала ничком на холодных нарах в лагере смерти Аушвиц-Биркенау. У нее была выбрита вершина, набит порядковый номер, к тому а она истекала кровью. Тех, кого привезли вслед два дня до нее, поуже не было в живых. Фания была парижанкой, выпускницей консерватории, обладала замечательным сопрано, играла возьми фортепиано. С началом оккупации вступила в общее направление Сопротивления, пела в кабаре, задуривала крыша нацистским офицерам, а потом, когда тетя пьянели, фотографировала важные бумаги, которые были в их портфелях. Весною 1943 года ее схватили и отправили на первых порах в Дранси — крупнейший пересыльный лагерь нате территории Франции, а затем, в товарняке ради скота — в Аушвиц-Биркенау.
Все, что-нибудь она чувствовала — боль и шок, а пока еще понимание, что это конец. Беспричинно женщина услышала, как капо, вступивший в бараке, спрашивает, может ли кто именно-то спеть арию Баттерфляй. Забыв о всем на свете, она рванула с места следом за подаренным судьбой шансом; разувшись бежала по снегу, пока далеко не оказалась в хорошо обставленной комнате в одном с бараков. Ее посадили за пианола Bechstein и устроили прослушивание. Она его прошла и оказалась, по причине этому, в женском оркестре под управлением заключенной Альмы Розов – известной австрийской скрипачки и дирижера, племянницы Густава Малера.
У участниц оркестра был прокос привилегий: душ, приличная одежду, неплохая закуска, тепло, отдельный туалет. Игра в оркестре была этакой временной индульгенцией. Их могли породить в любой момент — играть для чиновников СС, приезжавших в группировка с инспекцией, в том числе и для Генриха Гиммлера; соответственно воскресеньям и праздникам, например на Божич — для офицеров и их семей. Кой-когда — в лагерном борделе… У них безлюдный (=малолюдный) было выходных, праздников. У них была не менее труд и 8-9-часовые репетиции весь круг день. Требовательная Альма даже в концлагере оставалась загодя всего музыкантом и требовала от своих подопечных полной отдачи и профессионализма. И сие было понятно — «нежели лучше мы будем играть, нежели разнообразнее будет наш репертуар, тем длительнее нас не расстреляют». А поставить к стенке их могли в любой момент. Покровительство в оркестре давало определенные привилегии, же, с другой стороны, вызывало зависть и отвращение у других заключенных, которые называли музыканток «болонками СС».
Середь постоянных слушателей женского оркестра Аушвиц-Биркенау были Муся Мандель и Иоганн Кремер. Жестокие убийцы — они любили внять что-то из классики — скажем так, Моцарта или Шуберта, когда «уставали ото работы». Мандель — грозная распорядительница женского отделения концлагеря Аушвиц-Биркенау, виновная в смерти едва (ли) не 500 тысяч людей, которых отправила в газовые камеры. Как раз она и была инициатором создания женского профессионального симфонического оркестра.
Иоганн Кремер — оператор, профессор анатомии Вестфальского университета, мануальщик Аушвица, который участвовал в массовых убийствах и медицинских опытах. В толк 1940-1945 годов он вел еженедельник, в котором тривиальные факты жизни — перемена, сон, собственный физическое состояние, развлечения, светские перетолки, смерть любимой канарейки, — перемежаются с описаниями участия в массовых казнях, опытах и наказаниях заключенных. Уписывать там и о музыке. Что касается самого лагеря, ведь Кремер дал ему очень исчерпывающую характеристику: «"Царство (теней" Данте кажется ми почти комедией. Недаром Освенцим называют лагерем смерти.. »
Фания Фенелон выжила. В начале 1945-го, ее скопом с другими участниками оркестра, перевели в Берген-Бальзен, идеже должны были расстрелять, но в середине апреля 1945 лета их освободили британцы. Фанни — тяжко больную тифом, весом 65 фунтов (приближенно 30 кг), вынес на руках с барака британский солдат. Первое, кое-что она сделала — спела для освободителей и ВВС «Бог, храни королеву» и «Марсельезу».
В 1976 году в Франции вышли в свет ее воспоминания, позже переведенные на многие языки таблица. История о женском оркестре в Аушвиц-Биркенау получила огласку. «Ото смерти меня спасли музыка, отличное впечатление юмора и случай. Видимо это бог много…», — говорила для склоне лет Фания Фенелон. И добавляла: «Чувствую ли я себя виновной, как выжила? Нет. Чувство вины может вестись у того, у кого есть выбор, а у нас его малограмотный было». Впрочем, у многих выживших лагерных музыкантов обоняние вины оставалось до конца жизни. И кой-какие не выдерживал его, так но, как не выдерживали воспоминаний.
«Колыбельная в целях моего сыночка в крематории» …
Примо Леви (1919-1987), кто оставил одни из самых пронзительных воспоминаний о пребывании в концентрационном лагере, рассказывал о волюм, как музыка становилась мукой и пытками, в духе невыносимо ее было слышно — сии бравурные или ностальгические звуки, лещадь которые те, кто мог — колоннами шли сверху работу, кто не мог — умирал в муках, а кого-в таком случае под нее расстреливали и вешали. Сие была адская музыка тотального геноцида, — с десяток мелодий: полоса и популярные песни, милые и дорогие на нос немцу. С рассвета, днем и к вечеру. «Они останутся в нашей памяти и будут последним, а мы забудем о лагере; они — рёв лагеря, его геометрического безумия…»
Опять-таки, была и другая музыка — музыка заключенных, жертв. Может, симпатия не принадлежала к образцам высокого искусства, только она была одним из средств культурного выживания (и весь выживания), психологического сопротивления нацистскому террору и садизма. Простое пение под нос, бессловные импровизации (еврейские «нигуны», в таком случае есть «мелодия»), высвистывание — все это помогало если малограмотный устранить все угрозы и опасности, только, по крайней мере, преодолеть ужас, сохранить традицию и идентичность. Простые, бесхитростные мелодии в такие же простые слова, позволяли пересилить отчаяние, голод и увиденный ужас. Эпизодически в них был призыв к мести, инда тонкий еврейский юмор, слабая Надя, но, в основном, боль и печаль, горечь потерь.
Арон Либескинд, спекулянт из польского Билгорая, стал свидетелем страшной смерти жены и двухлетнего сына в Треблинке. Взяв семь раз разделили — женщину с ребенком сразу направили в газовую камеру, а Арона — в специальную команду, собранную с крепких молодых заключенных, которая фокусник трупы из газовых камер и сжигала их в крематории. Они работали задолго. Ant. с тех пор, пока не истощались и малограмотный становились похожи на скелеты, а сие происходило довольно скоро, — в ту пору их самих отправляли в газовые камеры. Арону Либескинду пришлось высасывать и сжигать тела самых близких и самых родных людей… ,
Для того чтобы хоть как-то пережить злополучье, он написал песню «Колыбельная интересах моего сыночка в крематории». Песню симпатия передал Александру Кулисевичу — польскому заключенному Заксенхаузена, которому посчастливилось выжить. Кулисевич был певцом, автором-исполнителем многих песен, написанных им в концлагере, а снова он известен тем, что собрал самую большую коллекцию музыки, созданной узниками нацистских концентрационных лагерей. Приходовать что-заключенным в концлагере запрещалось, ради это карали смертью. Кулисевич обладал феноменальной памятью — к нему приходили весь: евреи, чехи, французы, немцы — симпатия закрывал глаза, а они диктовали ему стихотворение, песни, а он их запоминал: «Какой бы то ни был мог проверить — через три месяца, бадняк, четыре года — «несомненность» записи. Только это и позволило ми выжить: ощущение, что я борюсь, что-то я кому-то нужен, что вот мне живет и с каждым днем разрастается «стихотворный осьминог» ненависти, обиды и век сокровенных желаний всех нас…», — вспоминал Кулисевич.
Иконотека Александра Кулисевича — бесценный источник вдоль истории Холокоста. Сейчас она находится в Архиве Мемориального Музея Холокоста США в Вашингтоне.
Что касается Украины, так впечатляющую коллекцию еврейского музыкального фольклора — еврейских народных песен, клезмерской музыки, на правах довоенного периода, так и времен Второстепенный мировой войны, Холокоста, собрал великий еврейский фольклорист, музыковед Моисей Яковлевич Береговский (1892-1961). Надлежащее) время, именно Береговский и ввел в 1938 году интеграл «клезмерская музыка». Долгое старинны годы считалось, что уникальная коллекция ученого потеряна, только в начале 90-х она нашлась в Национальной библиотеке Украины имени Владимира Вернадского.
Аннета Штерншис, профессор кафедры идиш Университета Торонто, работая в начале 2000-х с коллекцией Береговского, разбирая пожелтевшие, временем рваные листы (с нотами и без) – была потрясена тем, подобно как ей открылось — огромным материком песенного творчества древнего народа, какой-либо изверги хотели стереть с лица владенья… В некоторых песнях есть описания массовых убийств в Бабьем Яру, Тульчине, в других местах… В (высшей степени трогательна песня «Мамес Грув» ( «Мать сыра земля моей матери»), написанная в 1945 году 10-летним еврейским мальчиком с Брацлава… на основе сих песен был записан альбом Yidish Glory («Исполать идиш: утраченные песни Второй высший войны и Холокоста»), какой-либо номинировался на шестьдесят первой (2019) премии «Грэмми» в категории world music.
Лана Шевцова, Киев
На первом снимок: кадр из фильма "Резаться, чтобы выиграть время" после книге Фании Фенелон
